Тарантиномания — очень своеобразный феномен массовой культуры, не имеющий других аналогов. В начале 90-х, когда голливудское кино поразила очередная порча творческого, прежде всего сценарного кризиса идей, спасение явилось с совершенно неожиданной стороны — в виде неказистого на лицо американца итальянского происхождения, безумного киномана и синефила с увесистой фигой в кармане и пригоршней здорового постмодернизма, зажатой в натруженных долгими годами труда на благо американской видеоиндустрии (проще говоря — работы в видеопрокатах) ладонях. Тарантино практически безвозмездно подарил Голливуду не новый формат и не стиль, а скорее свежий взгляд, своеобразный угол зрения, под которым все заезженные до этой поры штампы, получали новое прочтение, начинали играть в операторском ракурсе неожиданными красками.

Только ранний Тарантино мог подавать своему зрителю вызывающе бессмысленный диалог о разности метрической системы, при этом заставив последнего биться до слез в истерическом смеховом припадке. Только ранний Тарантино мог столь ироничски- эзотерически заигрывать с темами насилия и смерти, в каком еще фильме за исключением "Криминального чтива" зрительный зал мог весело покатываться на сцене анального изнасилования? Только ранний Тарантино обладал талантом постановки серьезных сцен в таком антураже, что воспринимать всерьез их не представлялось возможным: хохот сопровождал и псевдодраматическую сцену расстрела киллера, засидевшегося на унитазе и эпизод, в котором герои избавлялись от обезглавленного трупа. Ранний Тарантино взял традиционное гангстерское кино, нарезал ломтиками в случайном порядке, нафаршировал цитатами из своих любимых фильмов, щедро приправил осовремененной трактовкой насилия, так возмутившей в свое время нашего прославленного Никиту Сергеевича М. и размазал это все жирным слоем постмодернистского гротеска — до достижения полной абсурдности происходящего, в итоге, достав из печки то самое Чтиво, которое на проверку правильным русским переводом оказывается не столько "Криминальным", сколько "Бульварным"- перемешивающим в один задорный бульон все штампы бульварного гангстерского кино. Увы, ныне об этой культорологической новизне остается вспоминать лишь с тортиллоовской ностальгией в голосе, ибо на этом все и закончилось.

Все остальные фильмы мэтра уже откровенно выполнены в стилистике "Тех же щей.....", будто бы идеи, предложенные впервые зрителю еще в далеком 94 году являются таким незыблемым венцом творения, что соблюдаются в каждом следующем творении режиссера с точностью до последней запятой. Впрочем, без отличий не обошлось: если в "Криминальном чтиве", Тарантино буквально фонтанировал идеями, шутки и различные примочки выбрасывались в зрителя последовательно, с периодичностью раз — в 2-3 минуты, то в "Убить Билла", несмотря на его почти 4 часовую продолжительность, одна единственная шутка, которой по идее полагалось бы выскочить анекдотичной скороговоркой, уже растягивалась на 30-40 минут, а в полуторачасовом "Доказательстве смерти" — и вовсе, одна занимала целый фильм. Все это напоминает попытки какого-нибудь подвыпившего товарища удивить своих приятелей анекдотом третьей свежести, последовательно рассказывая его — то с кавказским, то с еврейским, то с эстонским акцентом, после каждого следующего выступления, выкрикивая дежурное: "А так смешно?". Не покидает ощущение, что для позднего Тарантино разжевывание смысла всех его киношных приколов уже превратилось в самоцель, и от этого все его фильмы после 1994 года напоминают уже не сборник шкодных анекдотов, как раньше, а скорее занудное сочинение в кулак толщиной, где основное место уже отведено не самим шуткам, а пространным комментариям, поясняющим почему это должно быть смешно. Иными словами — с годами, из творчества Тарантино полностью улетучился его знаменитый постмодернизм, зато запрятанная в кармане заветная дуля приобрела форму и размеры тыквенной головы.

Вот и Бессмысленные...., пардон, "Бесславные ублюдки" являет собой типичный образчик творчества позднего Тарантино, очередной внебрачный отпрыск печальной саги из жизни киллера в дырявых носках, которому суждено будет занять законное место на пыльной полке рядом с убиенным Биллом и вялотекущим смертельным доказательством, и никогда — со своим гордым прародителем. И дело здесь даже не в неимоверной затянутости некоторых сцен и произносимых героями текстов (хотя, при их просмотре складывается впечатление, что следующий фильм Тарантино, вероятно будет состоять из единственного диалога, который будет длиться часа 3-4) и даже не в том, что тасуя единым калейдоскопом кадры из псевдодокументальных фильмов и Гитлера, выуживающего из зубов жвачку, Тарантино допускает в рамках одного фильма такое сногсшибательное количество цитат из себя любимого, какое не снилось даже самому Гаю Ритчи.

Как восприятие вышеупомянутого анекдота лишь в малой степени зависит от того, с каким акцентом его рассказывать, так и тарантиновская картина получит заведомую индульгенцию за любую продолжительность и гиперкратное в кубе самоцитирование, при условии того, что все это будет употреблено к месту, то есть — смешно. Увы....., но ответом на заведомый вопрос, как и в случае и с Биллом, и с Доказательством, и с той самой мисс Браун, которая конечно же "Джекки" станет лишь ленивое от затянувшегося просмотра покачивание головы. Нас отчаянно смешат, а мы лишь сдержанно позеваем в кулачок, чисто из вежливости делая вид, что все рассказываемое нам безумно интересно, при этом внутренне ведя нешуточную борьбу со смертной скукой. Зато про войну.

Более всего "Ублюдки" смахивают на оттесненное в бронзе стилистически тарантиновское клише, так вполне могла бы выглядеть любительская зарисовка "Фильм о Второй мировой войне, снятый Тарантино", поставленная в каком-нибудь провинциальном КВНе. Под аккорды, переделанной в духе Мориконе бетховеновской Элоизы, на французскую молочную ферму пребывает немецкий полковник, охотник на евреев, который популярно разъясняет местным крестьянам все опасности укрывательства евреев в годы фашистской оккупации, причем делает это, естественно в стиле недобитого Билла. Далее, камера прыгает в объятия олдричевской "Грязной дюжине": отряд из 7 человек, которому поручено смертельно опасное, по-голливудски невыполнимое задание, во главе — Брэд Питт, разъясняющий его задачи с интонациями "чтивовского" Джуллса. Диалоги про белок и крыс, короткая стилизация про документалку о свойствах кинопленки, растянувшаяся, как минимум на один из томов "Войны и мира" сцена в пивной, снимание скальпов, трехкратное упоминание Лени фон Рифеншталь, четырехкратное — Георга Вильгельма Пабста, клиповая врезка на песню Дэвида Боуи "CAT PEOPLE" и много много скальпов, снятых во всех подробностях. А потом — уф, пздыщ, тра-та-та-та-та — пленка кончилась, представление окончилось, то ради чего, в очередной раз городился этот огород, снова осталось за кадром.

Как и в "Билле", Тарантино предпочитает вместо коротких и емких скетчей, выстраивать 30 минутные бронзовые мемориалы — невыносимо тяжеловесные и занудные, а главное — когда весь смысл сцены можно пересказать за пару предложений (см. любой эпизод "Криминального чтива"), опытному прижизненному американскому киноклассику, на это отчего то требуется 30, а то и сорок. Представьте себе полную режиссерскую версию "Чтива", где Траволта вместо того, что бы за пару минут станцевать свой You Never Can Tell, пляшет добрых полчаса, диалог про королевский биг-мак тянется с перерывами 20 минут, а знаменитую сцену наказания Марселоса Уолласа изображают со всем смаком, снабжая отрывком из псевдодокументального фильма, в котором проводится краткий экскурс в историю данного...гм,м наказания — и Ублюдков уже можно с чистой совестью не смотреть, считайте, что ничего не пропустили.

В отличии даже от Билла, где все-таки присутствовала четкая сценарная структура, Ублюдки чудовищно рыхлы в плане какой-либо сюжетной конструкции, непропорциональны, как сшитый не по фигуре костюм, где слишком много болтается в ненужных местах и жмет во всех остальных. Если раньше Тарантино снимал исключительно для таких же синефилов как он сам, то с выходом на гормоздкие коммерческие рельсы, он утратил одну из важнейших особенностей собственного стиля — его тонкость в общении с экрана со знающей, разбирающейся в кино аудиторией. Не удивлюсь, если в следующем фильме он начнет сопровождать свои цитаты и кинематографические отсылки специальными титрами: мол, это я взял оттуда, а здесь бью поклон этому — по крайней мере, после навязчивого использования музыки Мориконе в Билле и Ублюдках и не менее регулярного упоминания одних и тех же деятелей культуры в одинаковом контексте, это будет выглядеть вполне закономерным. В результате, то что должно было бы занять место сиюминутного кадра в стремительном калейдоскопе, вытягивается на крупный план и обсасывается с назойливостью музейного экскурсовода под навязчивые режиссерские восклицания: "Ну, а теперь то поняли, что я имею ввиду?" Причем те, кто поняли с первого раза не раз и не два почувствуют себя в шкуре умников, которых по ошибке определили в класс для умственно отсталых: несмотря на их отчаянное сопротивление, в одни и те же источники режиссерского вдохновения их будут макать с завидным постоянством, не иначе как — для лучшего закрепления изученного материала. В результате, единственное чувство, вызываемое самим фильмом после просмотра — это желание истерически проорать прямиком в экран" Да я уже понял!, причем с такой силой, что бы сие послание наконец добрело и до самого Тарантино.

После выхода "Доказательства смерти", критики начали осторожно поговаривать, мол задумка с отсылками к многочисленным трэшевым боевикам о безумных автогонщиках 70-х была совсем неплоха, а вот реализация подкачала. Увы, про "Ублюдков" можно сказать то же самое, благо фраза "Тарантино снял кино про то, как в киномире снимали и снимают кино про войну" является его исчерпывающей характеристикой. Как-то компенсировать, вытянуть, и в итоге — спасти ситуацию, могли актеры — благо с подбором идеальных лицедеев на нужные роли, у Тарантино никогда не было проблем. В одну линеечку, как на подбор выстраиваются в тарантиновском зале Славы Джон Траволта И Сэмюэл Джексон в Чтиве, Роберт Де Ниро в Джекки Браун, Майкл Мэдсен в Псах, Дэвид Кэррадайн в Билле. Долгие 15 лет, Тарантино с гордостью нес знамя главного в Голливуде первооткрывателя актерских имен, раздавая малоизвестным или подзабытым актерам роли, которые сразу же становились их визитными карточками, открывая дорогу ко всемирной славе, огромным гонорарам и поголовной зрительской любви. Увы, в "Ублюдках", он его роняет — из удачных перфомансов, на весь двух с полвиной часовой фильм — только первое появление нацистского полковника в исполнении австрийца Кристофера Вальца, остальные мягко говоря не впечатляют. Более других раздражает Брэд Питт, щеголяющий перед зрителем тонкой полоской сутенерских усиков и дичайшими гримасами, заставляющими в голове прокручивать бесподобную классику советского цирка: от Карандаша до Олега Попова. Постоянно складывается впечатление, что в следующую минуту голливудская звезда пойдет по экрану колесом или пробежит круг на руках.

Подытожим: из всего увиденного на экране в новом фильме Тарантино, лично я в абсолютно неоспоримый зачет могу поставить только виртуозную операторскую работу Роберта Ричардсона (см. например все самые знаменитые фильмы Оливера Стоуна). Впрочем, если Вы вчитываетесь в эти строки, в мучительной растерянности: смотреть или не смотреть новый фильм голливудского мастера, быть или не быть, пан или не пропал, вполне возможно, что ситуация далеко не безнадежна. Скажите, у Вас никогда не возникало желание по нескольку раз кряду хохотать над одними и теми же шутками? Способны ли Вы прощать любые самоповторы, самоцитаты, бесконечное и бескрайнее самолюбование на экране, за счет единственной емкой фразы "Но ведь это же ТАРАНТИНО!". Вас не раздражает, когда в течение всего нескольких минут, режиссер с норовом нелюбимой учительницы младших классов и дикцией застрявшей грампластинки, повторяет Вам одни и те же мысли, к тому же являющиеся очередными (см. вопрос №1). Если, Вы ответили утвердительно на все поставленные вопросы, то милости просим в фэн-клуб режиссера, и как следствие просмотра "Безнадежных", простите "Бесславных ублюдков", Вам просто не избежать.

А я пожалуй пойду. Ведь поклонение глиняным божкам — занятие всегда чертовски утомительное.